Лёгкий, нервный сон витал над ней, вздрагивая сумрачными крыльями, сон, полный обрывков детских воспоминаний, полный Сторибрука, полный Генри. Прошлое всё возвращалось и возвращалось к ней, нежданное и непрошенное, и мир становился больше, чем раньше; не было больше вырванного куска безопасности, который можно было контролировать.

— Голос? ГОЛОС? Она говорит со мной образами, Кощей! Не думаю, что у неё есть какой-то личный звук голоса. Я даже не знаю её пол. Хотя нет! — Тета поднял указательный палец вверх, — Это женщина. Но я не уверен в том, сам сейчас превратил её в женщину или она уже была такой? А хотя...не-е-е-т, это всё в моей голове! Она сейчас сообщила мне, что бесполая, — отмахнулся юный таймлорд.

А ведь Кассиус ничего не обещал. Только взгляд, только пальцы, только тишина между словами, в которой что-то сложилось. Она влюбилась не как в книге, не с легкостью. Это чувство пришло тяжелое, настойчивое, как жара, от которой не спастись. Она чувствовала его в коже, в голосе, в еде, в музыке, даже в собственных мыслях, которые все чаще начинались с «а если он…».

Лампочка, покрытая липким налётом жира и времени, мерцала с нерегулярными промежутками — раз-два-три-тьма, раз-два-тьма — будто кто-то играл с выключателем в соседней комнате. Он отслеживал эти вспышки внутренним зрением, не поднимая глаз от тарелки. Суп. Томатный. Темная жижа покрылась морщинистой плёнкой, пока он наблюдал, как отдельные фрагменты твердых ингредиентов медленно тонут в этом искусственном болоте.

Ей не интересно ничего из того, что раньше казалось важным, будь то приход конца времён или Его непостоянная благосклонность; ей совершенно всё равно, чего хочет Отец. Кто-то говорил ей в этом долгом и утомительном путешествии, что можно прощать возлюбленного до тех пор, пока не начнёшь его ненавидеть; если чувство к Отцу было любовью, то оно скончалось в муках ещё до того, как к Медее вернулась память. Перегрызть поводок, вернуть контроль над своей жизнью — вот что имеет смысл.

С глазами-блюдцами, дурными от игривости и любопытства, он на секунду замер с «мр», глядя на людей, будто бы проверяя, не осудят ли за шкоду. Не осудили. Потому он продолжил разбираться с дарами — ему ведь! — как и полагалось, время от времени ловя чужие взгляды.

Жил себе кот, мышей ловил, с солнечными лучами играл, человека доставал. А потом, в один далеко не прекрасный момент, оказалось, что подобные вещи — не приняты. Что нужно не только играть, но и вести себя в соответствии с нормами. А он же просто кот.