«Пока ещё рано, Вхагар.» Оглаживая по чешуе драконницу, думает Эймонд и окидывает взглядом замок Баратеона и приближающихся к себе стражников. Вхагар не нужно повторять и даже озвучивать приказ – опыт и та связь, что установлена между древним созданием и его всадником сделают свое дело.

Твою ж мать. Векс не промахивается дважды. Если только противник — не иллюзия. Вакс шипит через сжатые зубы и успевает перекатиться набок и швырнуть зачарованный кинжал в дверной проем. Отвлекающий маневр в виде иллюзорной собаки сработал на ура, но он бы успел зацепить противника, если бы тот вообще… дрался.

В конце концов, Тав понимает, когда переступает черту — а чего еще он добивался, когда грубил ей, проверяя, где эта черта вообще находится и что произойдет, когда она будет пройдена? Она не пытается отрубить ему голову или руку — ну это пока, впрочем, ему не так интересно, где та грань, после которой она и на это решится. Возможно, в храме.

Он даже не пытается скрыть разочарования, когда она предлагает возвращаться — но это чувство очень быстро сменяется недоумением и удивлением, которые явно отпечатаны у него на лице, и судя по ее реакции, очень явно. Астарион смотрит на нее снизу вверх, молчит, обдумывая слово, которое она явно бросила в шутку, но нечаянно оцарапала что-то между ребер.

— Не знаю, что я бы без вас делал в этом предприятии, — Перси трет шею, проводит ладонью по волосам. Это чистая правда. Сейчас уже совершенно очевидно, что он бы никогда не взял след Рипли без помощи Векс, которая знает, что искать, куда смотреть, слушает лес и поле, разбирается в типах следов в грязи и на мокрой траве.

Она всё ещё дрожала внутри. Только не от страха, потому что страх давно выгорел в ней, сгорел вместе с домами рабовладельцев в Астапоре, вместе с телами детей, распятых вдоль дорог, вместе с дымом, поднимавшимся над стенами Миэрина. Он сгорел, когда Дейнерис впервые шагнула в пламя с яйцами драконов на руках.

Он не отрывался сразу. Задержал поцелуй, как будто грелся в нём, как будто надеялся: она узнает — он помнит. Помнит каждую её весну. Каждую зиму, в которую хотел согреть. Каждую утрату, в которой не признался даже самому себе.

Она была в том возрасте, когда сила внутри уже не детская, но ещё не взрослая, а границы между «можно» и «нельзя» кажутся созданными для того, чтобы перейти их. Когда душа горит быстрее тела, и ум не успевает за тем, что рождается внутри. И в ней, в этой девочке, что шагала ему навстречу, уже полыхало то самое солнце, от которого не спастись — ни ему, ни, быть может, даже ей самой.

— Это вообще-то была разработка для ребят — чтобы не боялись зубного врача. Воздействует прямо на миндалевидное тело. Что? Где это тело? Внутри черепной коробки, моя милая, — рассеянно обратился он к кому-то из зала. — Но не только! Данное устройство смягчает пространство. Делает его пушистее. Заземляет.

мурчанье стало чуть более выразительным, не таким глухим и сонным, хотя всякое мурчание прекрасно и лучшая музыка на свете. Выкрутив руку из причудливой позы, полу-жидкость, которой являлся половинчатый кот, сползла со своего места.

Как и ожидалось… Кот вылакал целый флакон валерьяны. Цзиянь бы пожурил Ровера, но понимал, что тот не смог бы остановится при всём желании. Одно время и сам планировал прикупить бутылёк, чтобы облегчить жизнь кошачью от невзгод обращения в человека.

Обделённый вниманием и простой родительской любовью, Сильва тонул во вседозволенности, теряя последние крохи собственной личности. Да, он был уникальным и, пожалуй, самым быстрым из всех легенд, принимавших участие в играх. Даже похороны своего собственного отца, оказавшегося вдруг дедом, ему показались скучными.