Она не произнесла «Убирайся». Она не повысила голос. Но каждый слог, каждый взгляд, каждая пауза были четким, недвусмысленным приказом: «Исчезни. Ты здесь лишняя. Ты – угроза моему миру. Моему сыну. Ты – ошибка, которую нужно стереть.»

Караксес взмывает в небо, отбросив назад потоки дождя, ошмётки ветра, крики птиц и страхи, скрытые в этих развалинах. Камни остаются внизу, и с каждым взмахом огромных крыльев становится легче: всё, что было болью и мраком, теперь — только линия горизонта под ногами.

— Спрячься, – шепчет он и подталкивает ее в узкий проем между круглой корзиной и стеллажом. Сам он встает на ящик сбоку у двери, запихивая в кошель мешочек с… чем бы оно ни было. Перец? Прах покойников, собранный в полнолуние?

— Да не боись ты, не съем я тебя. Чего топчешься, будто школьник, принесший плохую оценку? Никак тебе на техосмотр надо, а ты тут торчишь? Так и дуй, чего я, один шоль не сдюжу, подкрутят там тебе винтики, авось улыбаться меньше как придурок будешь.

...и понимал, что не желает быть деактивированным. Что сотни моделей его образца никогда не станут им, даже если перенести все данные на другой записывающий диск. Это трудно объяснить, ещё труднее понять, одно он знал наверняка: человеком быть невероятно трудно и больно.

Задержусь здесь, пожалуй, подольше — быть может, за это время мир сойдёт с ума окончательно, и всё, наконец, вернётся на круги своя. Впрочем, какая разница? Особенно в это самое мгновение, когда сквозь панорамное окно льётся солнечный свет, а снаружи пташки и насекомые распевают на разные голоса свои извечные песни.

Зеф Фелл был утомлён людьми, их жалкими исповедями и бесполезной привязанностью к его неосознаваемой ими силе. Он не искал ни исповедников, ни поклонников. А здесь... Высота, с которой открывался вид, дарила почти физическое ощущение отстранённости. Не власти — а выбора не участвовать.

Он не стал поворачивать головы к своему собеседнику. Напротив: запрокинул голову назад в мнимом расслаблении, подражая Энжу, и принялся ждать. Ждать, подавляя нервозность. Ждать, превращаясь в напряжённый слух...

«Тюремная камера» на Явине-4 начинала становиться теснее. Конечно, она понимала, что База-1 стала для неё убежищем, где можно не опасаться гнева Империи, готовой последовать за ней хоть на край галактики, если появится даже малейший шанс казнить предательницу. Тем не менее, покинуть четвёртый спутник газового гиганта Явин, не было никакой возможности.

Комлинк, с помощью которого безликий искажённый голос сообщил Эрскину координаты места встречи, сначала заискрил, а потом задымился. Оставался лишь «прыжок веры», ведущий в неизвестность, а быть может в вечное забвение. Что ж, если уж встречать смерть, то в пасторальной столице Беллассы, окружённой семью озерами и утопавшей в буйно цветущей зелени.

...нехотя, сонно и с тем самым звучанием, когда тыкаешь спящего кота в бок или пытаешься его сдвинуть, когда тот вообще-то соизволил свое доверие проявить, на руках или коленях уснуть, греть и вот это всё. Даже глаза едва приоткрыл, не собираясь ни сдвигаться, ни покидать состояние дремоты...