Санса с удовольствием утопила тоненькие пальчики в мягком влажном мхе, а прямо пред ними цвёл маленький полевой колокольчик, бледно-лиловый и влажный от росы.
— Смотри, он как твои глаза, — заметила она шёпотом. — Они у тебя прозрачные... но такие тоже...

...мир вокруг словно взорвался. С подоконника упал горшок с почти увядшей азалией, а массивные шторы вздулись, будто их толкнул ветер. Магия вырвалась наружу...

Магия пришла без приглашения. Сначала в кухне треснул хрусталь; по стенам пробежали сухие тени, как от далёкой грозы. Он выругался полушёпотом и сказал в её волосы то, что не собирался произносить...

Кощей прикрыл глаза и глубоко вдохнул, принюхиваясь к внутреннему времени планеты. Сейчас, на исходе лета, едва перевалило за полдень. Века в сознании дробились; очевидно, на планете еще не было принято общее летоисчисление.

Как это было легко и приятно! Как нож погружать в масло. Как пальцы — в бутон пиона, наполненный дождевой водой. Или он уже выдвигал такое сравнение? Нет, звучало свежо, как и его чувства, звенящие иной мелодией.

Она говорит нежно, она шепчет презрительно, она молчит. Слова не важны, они все те же, что звучали между ними уже десятки, а может, и сотни раз. Она тянет время, она пытается заглянуть ему в глаза. Ей необходимо увидеть этот взгляд. Нет, не прощения, не доверия, но надежды на то, что она может быть иной. Тот взгляд, отвечая на который, она сама в глазах Доктора видела себя иной и могла смотреть на себя без ненависти.

Мисси смеялась совсем не так, как он сам, но это все еще узнаваемый звук, и его сердца потеплели на полтакта. Быть кем-то узнанным так же приятно, как десятилетиями оставаться под чужой личиной, и, тем более, это двойне приятно, когда узнаешь себя сам в новом отражении.