Доверие между аристократами – вещь относительная. Священные Двадцать Восемь знают друг друга слишком хорошо – у всех в крови и костях одинаковые страсти и пороки засели, ничем не вытравишь. Первые среди равных благороднейшие и древнейшие, впрочем, благоразумно решили, что делиться амбициями и делами насущными внутри семейства меньшее из зол.

Здесь не хватало только одного человека, Деймона, но Рейнира даже не знала, хочет ли его видеть после того, что было. Она и чувствовала все ещё боль от уязвленного самолюбия, и в то же время в сердце царила беспросветная тоска без него. До нее дошли слухи, что Деймон просил ее руки у Визериса, но отец вышвырнул брата из столицы, приказав отправляться к своей законной жене. Но Рейнира не знала, насколько это правда.

Даже внутри своего лагеря Таргариены притягивали внимание, как огонь в ночи, и Деймон двигался с неуловимой грацией, напоминая своего дракона Караксеса, следя за каждым её движением, пока не занял место, которое обычно принадлежало деснице. Уголок его рта дернулся в еле заметной усмешке, когда он кивком предложил ей сесть напротив.

Если бы Кощей просматривал данные, как всегда до этого делал, ежедневно, вопросов бы не возникло. Но сейчас он видел тонкий узор повторных просмотров и копирований, как опытный грибник издалека замечает следы уже срезанного кем-то до него урожая и примятую чужими шагами траву.

Лена сбегает по ступенькам университета и слушает, как под дорогими сапогами хрустит первая опавшая листва, и думает о том, что они как ломающиеся кости. Когда-то этот звук был для неё музыкой: применяешь небольшую ловкость рук и слушаешь, как трещит и ломается что-то твердое.

Теперь ему не придется гадать, возможно ли что-то между ними или нет. Он сам себе отрезал часть сердца и занес кровавый нож над следующей, пока рассвет плавно наполнял своим сиянием золотой дворец великого Асгарда, земли богов. Ведь он был дома, юным, амбициозным, снова был один среди тысяч эйсир, у которых впереди очередной прекрасный и солнечный день.

Мир несколько лет назад раскололся на миллион частей. Когда вкус смерти — пыльный, с привкусом меди — коснулся Дмитрия впервые. Когда привычная картина действительности разрушилась по велению высших существ — знакомый мир погиб. В тот момент погиб и сам Дмитрий, и вместо него появился новый — сильный, холодный, циничный.

«Кровь — жизнь.» — так завещал Дракула, и Терри внезапно понимает, как прав был старый, канувшей в лету, граф Трансильвании и всех вампиров. Этому идеальному полудню не хватало жизни. Не доставало настоящего искрящегося смеха, громких фраз и, возможно, бунта.

Если бы лично у Джона попросили выбрать: растянуть этот данный момент (ничего не значащий отрезок жизни конкретного человека) на самое большое количество минут, что ему даны в будущем, или обменять эти мгновения на стабильное будущее, которое, возможно, у него появится... Он бы выбрал первое.

Только улыбается Джек теперь иначе. В его улыбке появилось что-то очень старое, познавшее муку потери многотысячелетнего старца, иных золотистых крапинок в глазах, не заимевших с их разлуки ни одной лишней морщины. Что-то в нем напоминает ей Доктора.

Быть может, если бы мы были друзьями, то в будущем браке смогли бы сохранить эту дружбу, вместе смеясь над тем, что решение родителей было вполне ожидаемо. Или, будь мы совсем не знакомы, можно было изучать друг друга, флиртовать и искать тайные слабости, применяя все те глупые приемчики, что часто используют люди, присматриваясь друг к другу.