— Ты бы джинсы надела, Васюта, — мама сама так радовалась, когда они выбирали ей платье в местном торговом центре (всё ещё именуемом в народе универмагом), и платьице такое симпатичное, и цена посильная, а теперь с тревогой смотрит на длинные ноги, открытые выше колен. — Школа всё же.
— Так не учёба же уже! — беззаботно смеётся Василиса, вертясь перед зеркалом. — Что мы там, часок посидим, погуляем в городе — и домой!
— Не задерживайся, — настойчиво говорит мама, отгоняя мысли о маньяках в электричке. Но с Василисой никогда ничего не случается, Василиса так сияет, так наслаждается редкой обновкой — и у матери язык не поворачивается настоять, чтобы она оделась строже.
И потом, Василиса умница.
Умница Василиса с двенадцати лет ездит из пригорода в лицей каждый день и отлично приспособилась решать задачи на коленке, утомляя окружающих тетрадками и распечатками. Умница Василиса поднимает светлые глаза от учебника — и как прожекторами освещает, некоторые замирают посреди движения соляными столпами. Опять эта собачья свадьба! — раздражённо говорит лучшая подруга, когда кто-нибудь разворачивается на средине шага и начинает идти за Васей, вперив взгляд в затылок, в спину или туда, где заканчиваются распущенные рыжеватые волосы, а Василиса ускоряет шаг, краснея и усиленно делая вид, что ничего не происходит. — Слушайте, я сейчас в полицию позвоню, я серьёзно!
В глубинах почвы под её ногами вздрагивают забытые семена, нежнейшие зародыши ростков внутри трепещут, пытаясь сбросить смертный сон.
Лёгкое, как вздох, сотрясение пробегает по курганам, которыми начинена земля под городом.
Чистеньких, свежеотремонтированных зданий в городе было теперь больше, чем развалин, и многозначительные артефакты советской эпохи перемежались с новейшими сверкающими зданиями. Летняя ухоженная зелень латала прорехи градостроительства. Империя возвращалась, так или иначе. Тяжёлые небесные колёса провернулись, и окалина разлеталась в атмосфере огненными мухами.
Василиса шла по городу во всём блеске восемнадцати лет, июньское солнце как будто впитывалось в её волосы, наполняя их золотистым сиянием, мерцанием разливалось по коже. Ей хотелось снять тонкие мягкие кроссовки, лёгкие и почти незаметные на ноге, и пойти по тёплому асфальту босиком. Она не видела этого, но шла она по свежевыпряженной нити — судьба её пришла в движение и ткала, ткала эту сияющую дорожку, и Василиса послушно шла по ней — к лучшей школе города, на лекцию, от которой ничего особо не ждала и особо не волновалась, потому что тёплое спокойное окно между последним экзаменом и новым стартом гонки утянуло её в свои расслабленные объятия.
Хотелось гулять под солнцем и радоваться лету.
Школа была необычайно, прекрасно безмолвна, залита солнечным светом, только в холле стучал теннисный мячик. Василиса поднялась на второй этаж и вошла в класс, полный знакомых лиц — столько лет они пересекались на всех возможных олимпиадах и конкурсах, один и тот же перетекающий состав, и заулыбалась, расслабилась. За третей партой играли в шахматы. За пятой бурно спорили, сгрудившись вокруг планшета.
Благополучные чистенькие дети, свежевыуженные рыбки с ещё необсохшей влагой потусторонних вод на коже, ещё несущие энергию иного мира, а в их хаотическом движении, нелепых суждениях, незрелом вкусе и неоправданной гордыне зачинается будущее.
Василиса бросила рюкзак на первую парту, где обычно устраивалась (там её ничто не отвлекало от учёбы), выудила телефон, бутылку с водой и перебралась на подоконнике. Смартфон ей подарили при переходе из младшей в среднюю школу и с тех пор не меняли, но летал он послушно и особо её не подводил. Ещё несколько минут. Она сделала глоток воды и растворилась в музыке, любуясь сквером под окном, этим плещущим зеленью озером, залитом солнцем.
Василиса улыбнулась.
Лепестки пионов в сквере незаметно глазу затрепетали в попытке раскрыться ещё сильнее, расцвести ярче навстречу этому нежному лицу.
Под фундаментом здания зашевелились, исполнились мечтой о солнечном свете прозрачные ростки.