Шум в ушах стал оглушающим, будто выворачиваемая наизнанку явь не смогла выносить саму себя, а может быть, даже у всего этого горячечного бреда есть свои извращённые правила, которые для простых смертных действуют куда более жестоко, чем для остальных… существ и богов.

— Изыди, Сатана! Моя Офелия мертва, это знают все магазины техники Лондона!
Ничего не желая объяснять, он откинулся на спинку стула, будто не желая заходить за черту чужой демонической ауры.
— Скажи, кто ты такая? Назови пять слов, которые тебя бы определили?

На Мойке открывали ставни, лакеи вытряхивали ковры, а вдоль Невского снова зазвенели колокольчики извозчиков. В воздухе стоял запах сырости и гиацинтов — тот особый аромат раннего Петербурга, который Феликс обычно чувствовал не просыпаясь, а засыпая, по уже устоявшейся привычке поздно.

— Интересно, а на ночных горшках у шарритов тоже изображение их драгоценной леди? — он ворчит это себе под нос, когда они решают разбить лагерь прямо между двух огромных изваяний Шар в дальнем углу храма, где ведущая наверх лестница обвалилась и создала тем для них укрытие от потенциальной угрозы.

— Прекрасно, восхитительно, они умеют думать и способны на примитивные верования, как это мило. Можешь написать трактат о мышлении мондасианских аборигенов. Я даже знаю, кто с Галлифрея бы купил его для вечернего легкого чтива, — говорит Мастер почти не раздраженным, но ворчливым тоном, но не спорит. В конце концов, признавать чужую правоту вслух он не собирается...

Джей-Джей что-то там лепетал о правах и невиновности, но Гэвину было плевать на это, он расплылся в гадкой ухмылке, ощущая прилив позитивных эмоций. На то, как андроид держит этого изворотливого пуэрториканца он мог смотреть часами. Ещё один плюс в копилку напарничества с тостером...

...въедливый, сладковатый запах, похожий на запах перебродившего меда, запах безумия, ощущался и так, без ментального контакта. Но внутри этого не-желания пряталось почти неуловимое, едва ли не непристойное влечение — как к краю пропасти — заглянуть...

Напарник, собрат по ремеслу, друг, возлюбленный… Все это — был Люсьен. Мэл любила яростно, неистово, жадно — и не думала, о том, что однажды ее может вытянуть в ее родную временную линию. Или просто не хотела, боялась об этом думать, хотя в глубине души всегда знала, что это произойдет — предпочитала жить одним днем.

— Я хотел сделать все правильно, — выдохнув, Цзиянь нежно коснулся чужих губ, — но не по отношению к тебе, как оказалось. Думал о том, как будет лучше, но получилось как всегда.

Было у Ровера и непривычное волнение, и куча всего прочего — непривычного. Однако он просто это принимал и проживал, не переключаясь и не ныряя слишком сильно. Люди — сложные, а его желания — простые, как и чувства по отношению к человеку — более чем прямолинейные и конкретные.