— Джеймс, у меня заканчиваются аргументы, если вы сейчас не уступите, я просто пойду, возьму у кого-нибудь бутылку и снова разобью о вашу голову. Элизабет решительно шагает вперед, буквально загоняя Норрингтона в угол, словно добычу. Надо будет — поставит миску и шпагу достанет, но своего добьется.

Земля не разверзлась у него под ногами, даже гром над его головой не грянул, когда Максвелл признал в имперце, которого он едва не сбил с ног и о котором, по правде говоря, уже забыл и думать, Ливиуса Эримонда, сына давнего делового партнера отца Максвелла и своего соученика по «коллекции» Ливии Ариды, в которую входили самые талантливые среди юных магов Тевинтера.

Космос — довольно удивительная субстанция, полная различных органических форм жизни. Когда-то давно Кайло был слеп, наивно полагая, что все в мире делится исключительно на черно-белое, исключая серые оттенки, а эмоции — ничто иное как дефект, запрет. Страсть, гнев — что может быть прекраснее упоения свободой в выражении самого себя? И как он мог только так заблуждаться?

Нарядившись в новые доспехи, черные с золотом, Тор Одинсон предстал перед зеркалом совершенно иным. Не человеком даже, не богом грома, а правителем. Остриженный, лишенный глаза за черно-золотой заплатой, он смотрел на мир уже не юнцом, не знающим меры, но мужчиной, познавшим безмерно горестей. Он потерял семью, потерял дом. Он потерял любовь матери, потерял поддержку отца. Потерял уверенность своего народа в них самих, и веру асов в него самого.

— Ты, бля... — он сжимает переносицу пальцами. И выдыхает с почти ощутимым облегчением, когда Лис оказывается снова рядом. Хоть и прячет эту радость за очередным ворчанием. Он делает так всегда. Комфортный способ показать, как кто-то тебе нужен или типа того. Наверное. Это ничерта не комфортно, но ничего лучше у них двоих нет и — в этой-то стране — никогда не будет, если речь о происходящем на людях, в реальной жизни, а не за закрытой дверью.

Этот поцелуй оказался болезненным, полным невысказанного, что копилось сотнями лет между ними. Доктор ожидал и худшего от чужого жадного рта, припоминая акт вандализма в виде укуса за нижнюю губу за попытку выведать сокровенную тайну, используя телесный и духовный контакт одновременно, что было явно меньшим, чем оставить (пусть и невольно) Мастера на произвол судьбы после того, как он только что спас тебе жизнь.

Отчасти, он сам мог признаться себе, ему сладостно видеть как высокородный враг, беспомощно бежит за его лошадью, выставив вперед связанные руки и время от времени почти падая лицом в придорожную пыль. Ему не нравилось, как карфагенянин почти прожигал его спину взглядом, стоило им только тронуться путь. Вот теперь у него не будет времени на пламенные оскорблённые взоры, ибо все внимание будет сосредоточено на задаче : не запутаться в собственных ногах. По лицу сенатора пробежала тень ухмылки, моментально соскользнувшая в тень, будто бы блик от факела.